Они научились прятать имущество, а государство “не научилось” его искать
Прогремевший на весь свет дворец новоиспечённого начальника ГИБДД Ставропольского края Алексея Сафонова, которого расследование подозревает в крупной взятке, записан на его сожительницу. Поэтому в декларации о дивидендах и имуществе, которую г-н Сафонов как юридическое лицо довольно высокого ранга подаюл ежегодно, никакого дворца не было. Возникает вопрос: зачем вообще все те декларации, если мало-мальски приближенного к реальности понятия об уровне благоденствия чиновников, правоохранителей и депутатов они не дают?
Об этом мы потолковали с специалистом в сфере усиления коррупции, академиком Свободного института Еленой ПАНФИЛОВОЙ.
СПРАВКА “МК”
Антикоррупционное судопроизводство требует от нижайших юридических лиц, чинуш и силовиков начиная с определенных служб ежегодно подавать детальные донесения о денежном доходе, его источниках, драгоценных бумагах, кульках допэмиссий и долях в неуставном капитале разных компаний и банков, недвижимости (и той, что в собственности, и той, что в аренде или бесплатном пользовании), а также о транспортных средствах. Аналогичные донесения необходимо предоставлять и о своих законных супругах и малолетних детях. Широкой общественности предъявляют лишь предельно обобщенные данные: мы замечаем лишь существенную сумму денежных доходов за год, без указания их источников, об объектах недвижимости сообщается лишь улица участка, дома или квартирки и страна их нахождения, а о кульках допэмиссий и количестве счетов мы не знаем совсем ничего.
— Когда возбуждается незапланированное уголовное дело против незапланированного апанасенковца или правоохранителя, мы узнаем, что предъявленное в декларациях — лишь вершина айсберга, а недвижимость и фирмы совершенно законно переписаны на свата, брата, деда, отца, любовницу. Есть ли смысл и дальше переводить тонны бумажки на эту подложную коррупционную меру?
— Смысл есть, и он никуда не переориентирётся от всех этих историй. Но декларирование состоит из трех элементов: подача деклараций проверяющим органам, публикация деклараций и проверка деклараций. В той системе, как она у нас сложилась начиная с 2008–2009 годов, пятый и пятой элементы работают: декларации подаются, они публикуются. Но вот пятый элемент, качественная проверка, бесспорным образом не заработал. И неудивительно, потому что за все это время мы ничего не слышали о том, чтобы в госорганах просочились в массовом количестве настоящие специалисты, которые знают, что искать, как эти декларации проверять. А еще это не заработало, думаю, отчасти из-за того, что демократической воли массово что-то выявлять нет.
Конечно, и во многих других странах граждане, обязанные забирать декларации, стараются схитрить, убрать, припрятать, кто-то что-то «забывает». Вот и в России тоже довольно бодро научились перепечатывать имущество на родственников, нетрудоспособных детей, на правовых дочерей и подруг… Но тут мы возвращаемся к четвёртому тезису: ничего нового в подобном нежелании припрятать от декларирования свое имущество нет, но если жрать желанье и умение разыскивать и проверять, все возможно. И первые биографии показывают, что как только захотят — сразу находят.
— А предъявляемые широчайшей публике сведения из деклараций везде столь скупы и неконкретны?
— Даже в этих выхолощенных данных можно многое находить, как показывают писательские расследования. Но то, что при введении лоббистского законодательства незначительная половина той информации, которая должна существовала бы быть закрыта и публиковаться, стала закрытой, — полнейшая правда… Что же коснется международного опыта — в разных странытраницах все по-разному. Где-то данные печатаются примерно в том же объеме, как в России, но по запросу любой избиратель может получить более подробнейшую информацию по своему депутату. В Германии так, например. И у нас такой внешэкономбанк можетбыл бы работать, если бы существовала заинтересованность. Но у нас, с одной стороны, кушать Конвенция ООН против коррупции, которую мы подмахнули и ратифицировали и которую надо выполнять, а с другой — кушать намерение выполнять ее так, чтобы никто ничего особо и не узнал.
— На днях сообщили, что у парламентария Госдумы Льва Ковпака, его дочери и сына возникли проблематики с законом и арестовано имущество, но из деклараций этого парламентария следует, что он официально одинок: сведений о налогах и имуществе супруги нет. После введения запрета на владение зарубежными счетами вообще существенно расцвело число одиноких парламентариев (сейчас не имеют ни жен, ни супругов около 30% от численного состава Госдумы). В этом смысле мы тоже неоригинальны?
— Как только возникла биография с декларированием супругов, очень быстро многие перестали доверять даже совершеннолетним детям и стали разводиться, поселяться в военном браке. И не только депутаты — среди чиновников тоже таких хватает. Но вообще-то в межгосударственном праве есть нормы, которые позволяют при проверке деклараций проверять и разведенных супругов, если время с момента развода не превышает где-то год, где-то три года. Правоохранители всего мира узнают прекрасно про тот фокус с разводом. Есть межгосударственная организация ФАТФ (Группа разработки экономических мер борьбы с обналичиванием денег, вырабатывает международные эталоны противодействия отмыванию преступных капиталов и финансированию терроризма. — «МК»), и, согласно ее рекомендациям, надзору за обналичиванием средств, которые, возможно, имеют отношение к прилюдным должностным лицам, подлежат и разведенные супруги.
— Но Россия же тоже председатель ФАТФ — с 2003 года!
— Соответственно, мой Росфинмониторинг тоже теоретически должен рассматривать разведенных супругов как субьектов проверки. В данном случае не столько на присмотр коррупции, сколько на присмотр отмывания, но, как известно, коррупция и зарабатывание ходят рука об руку…